Шестьдесят лет напряжённой творческой работы, связывали художника Мишу Брусиловского с жизнью и художественной культурой Екатеринбурга. Сначала был период становления. А после — неотвратимо наступила необходимость сделать свой выбор. Главный выбор, определяющий всю дальнейшую жизнь художника. Это был ещё и выбор судьбы. И совсем не простой. Тем боле, что успех был рядом. Скандальная история и опыт картины «Год 1918» написанной в соавторстве с Г. Мосиным, предполагал в дальнейшем возможность разумного компромисса, суливший авторам успех, славу и благополучие.
С одной стороны — осознанная ценность внутренней свободы. Необходимость самореализации. Выбор достоинства, роли, служения. С другой — подавленная творческая независимость. Ущербная неловкость компромисса. Неизбежный пусть саморазрушения. Конечно, это упрощение. Обычный пусть художника в то время — многочисленные варианты неизбежных компромиссов. А в замен? Официальное признание. Участие на крупных выставках. Включение в реальную творческую жизнь. Заказы. Деньги…
Для Миши Брусиловского проблема выбора решилась без громких слов и манифестов, без позы и ореола. И без компромиссов. Он давно сделал свой выбор. И внутренняя свобода предполагавшая ценности подлинного художнического существования всегда были основой его жизни и его творчества. Пережив все испытания прошедшего времени, сумевший сохранить безупречную репутацию, он легко и естественно перешёл социальную границу 90-х готов. Он возрождает классические сюжеты, в том числе и библейские, свободно включая их в контекст современной культуры, разумеется, в новых смысловых и стилистических значениях. Ирония и деформация в его картинах становится самостоятельным выразительным средством, определяющим, скорее, современное ощущение мира, далекого от гармонии, чем восприятие мира, как совершенного божьего творения. Но и тогда и сейчас, его внутренняя свобода была совершенно независима от внешних обстоятельств. Она подчинялась только внутренней необходимости и была жёстко определена творческой задачей.
Содержательная сторона творчества Миши Брусиловского сложилась за долго до «нового времени». Определились его сюжеты, его пластический язык, особенности его творческого метода. Каждый его сюжет становился основой для многократных повторений, в которых этот сюжет представал в новых пластических формах, колористических решениях и неожиданных композициях, возникающих в воображении мастера. Каждый его сюжет — и реальный и мифологический, выходя из пространства его живописи, чувственной и одновременно жёстко организованной, вырастал до значения библейской притчи, сохраняя при этом всю непосредственность живых впечатлений жизни. Каждый вариант сюжета, как в большом оркестре, в котором одна и та же тема развиваясь звучит в ином составе инструментов, приобретает новые краски и новые значения. Пространство его картин — необозримо. Его картины глубоко трагичны. Но трагичны не только их сюжеты — трагична сама форма в которую они заключены. Но и сюжет, имеющий формообразующее значение и форма в его искусстве, существуют неразрывно, определяя настроение и тональность картин, их сюжетную и стилистическую принадлежность к своему времени. Из совокупности его сюжетов, из столкновений смыслов и интерпретаций, из значительности его пластических решений, возникает масштаб и характер созданного им мира. Этот мир населён множеством персонажей. В пространстве его картин — пленительные женщины, вздыбленные кони, львы терзающие живую плоть, блудницы и апостолы, злодеи и ангелы. Его мир наполнен энергией и движением. Изменчивостью пластических форм, объёмов и ритмов, чувственностью его колорита, изобретательностью и разнообразием композиционных решений. Его мир одухотворён личностью художника. Его содержательной внутренней жизнью, выраженной в образах и пластике его картин. В масштабе и глубине его миропонимания и высоком художественном уровне воплощений, реализованных в его уникальном искусстве. В искусстве Миши Брусиловского есть удивительная особенность. При всём трагизме его сюжетов, оно не рождает уныния и безысходности. И происходит то, вероятно, потому, что атмосферой картины становится не столько сам сюжет, сколько торжество творческой воли художника, организующий хаос жизни в законченные художественные образы. Мощь его дарования и внутренняя сила, выраженная в его картинах — основа этого ощущения.
И ещё ирония. В её глубине всегда таится весёлость и присутствие игры. Его ирония — это способность возвыситься не только над сюжетом своих картин, но и над обстоятельствами жизни.
Виталий Волович.